Собака Баскервилей из села Кукуево - Елисеев Александр Владимирович
Однако вынужден признаться, я эту позицию не разделял, ведь не секрет, что у нас в России отношение людей к человеку, который попал в поле зрения правоохранительных органов, далеко не объективно.
«Раз спрашивают, значит, виноват», «дыма без огня не бывает», «то ли он украл, то ли у него украли, но что-то неприятное там было», — вот далеко не полный перечень поговорок, которыми руководствуется народная молва. Следовательно, я должен, просто обязан приложить все усилия, чтобы если уж возбуждать уголовное дело, то по серьезным к тому основаниям, а не подвергать попусту человека нервотрёпке, процессуальным мерам пресечения, финансовым расходам на оплату услуг адвоката или ставить его репутацию под сомнение среди знакомых, коллег и даже соседей по дому. Поэтому с ещё большим усердием я приступил к опросу второго оперативника.
Николай Петрович Мельников, оперуполномоченный, двадцати трех лет, не женат, оказался куда более разговорчивым и свои объяснения давал в дружеско-панибратской манере. Наверное, сказывалась близость наших возрастов, а может быть, отсутствие в кабинете Зосимыча, который впервые за два дня куда-то волшебным образом подевался, бросив на произвол судьбы свои нескончаемые документы и банку с окурками.
— Понимаешь, этот Антон Скрябин нам давно известен. Кличка у него — Корявый. Живет в поселке Нефтяников за сто двадцать километров отсюда. Имеет условно два года за угон. Сюда они специально с подельником приехали на подельниковой «Ниве». Утром в семь часов подъехали к офису сбербанка, там этот Корявый машину директора филиала вскрыл, ну а мы с Выхиным в теме были, «десятка» — то новая, знали, кто навёл, и дату угона знали. Ну мы его прямо в тачке и хлопнули, ну, то есть, задержали, значит. Он там сидел, замок зажигания уже разобрал и ложкой машину пытался завести, есть у них, угонщиков, такой метод. Ну он, естественно, бежать, ну мы его мордой… то есть лицом на капот положили. Напарник его уехал, конечно, соскочит, понятное дело, доказательств никаких, мы и задерживать не стали, Скрябин не дурак на себя групповое преступление вешать, ну и одного его слова мало будет для суда-то. Ты сам посуди, на кой нам его бить-то, или пугать, когда его с поличным взяли прямо в тачке-то. Нету никакого смысла, ну! — Мельников немного нервно пригладил непослушный кудрявый чуб.
— Когда привезли в РОВД, что потом было?
— А что потом, оформили по всем правилам и поместили в камеру временно задержанных.
— Запись в журнале у помощника дежурного есть? Я ведь проверю.
— Проверяйте, ваше право, — от волнения Мельников в разговоре периодически переходил то на «вы», то на «ты». Вероятно, не мог взять в толк, как себя вести с новеньким и молодым прокурорским «следаком».
— Потом что было, допрашивали его?
— Нет, на фига он нам сдался, следователя ждали нашего.
Угоны относятся к подследственности милиции, и этими делами занимаются следователи органов внутренних дел.
— Что, неужели даже побеседовать с задержанным не хотели, информацией какой-нибудь разжиться, с пылу с жару, так сказать?
Мельников посмотрел на меня уже по-другому, если не с уважением, то, по крайней мере, как на человека понимающего, но отрицательно покачал головой:
— Ну, чего там было говорить с ним, мы ж его знаем как облупленного, и что мамаша его адвокатша, чуть что, такой хай ведь поднимет, ну! Связываться — себе дороже.
Это было больше похоже на правду, чем гуманность и мягкость нашей доблестной милиции и звучало вполне убедительно. Я дал прочитать листок с объяснением оперативнику, он расписался, указав, что с его слов записано верно и им прочитано, после чего мы распрощались, и я вызвал для дачи объяснений самого виновника торжества, любителя чужого автотранспорта, гражданина Антона Корявого Скрябина.
6
Антон Скрябин был неприятным пареньком. Длинные сальные волосы, бугристая кожа, обильная россыпь прыщей вдоль щёк, тонкие руки с грязными длинными ногтями, выражение лица довольно противное. Явно трусоватые повадки, мямлящий голос, в общем, типичный маменькин сынок, к тому же, возможно, наркоман, я в этом не особо разбирался, не смотря на повальную моду на «кислоту» среди моих ровесников всю вторую половину девяностых годов. Теперь вроде как эта мода уходит, ну и слава Богу! Было совершенно непонятно, как подобный тип мог заниматься таким рискованным и технически не самым простым делом, как воровство чужих автомобилей, да ещё, судя по судимости, не в первый раз, ну ладно бы магнитолы выдергивал, воистину, чужая жизнь, как и чужая душа — потёмки.
Хотя протоколы, содержащие показания и объяснения по правилам криминалистики требуется заполнять по возможности близко к словам опрашиваемого, мне пришлось существенно отредактировать убогую и невнятную речь задержанного по подозрению в автоугоне.
«По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее: 31 января этого года в 7 утра я вышел из дому и, остановив в посёлке автомобиль «Нива» с водителем, ранее мне не знакомым, отправился в Средневолжск, чтобы там погулять. Под словом «погулять» я подразумеваю провести время без определенных целей и занятий. С собой у меня был перочинный ножик на всякий случай и ложка, чтобы есть йогурт, который я намеревался купить в Средневолжске. Также с собой я имел пачку сигарет и ключи от дома. Никаких других предметов и денег у меня при себе не было. Приехав на улицу, названия которой я не знаю, потому что в Средневолжске был впервые, я распрощался с водителем и вышел. За услуги я водителю «Нивы» не платил, познакомился с ним пока ехали, и пообещал потом как-нибудь отблагодарить. Каким транспортом собирался возвращаться домой, не думал, мог бы, наверное, остановить попутку на трассе.
Проходя мимо здания сбербанка, я увидел стоящий на стоянке автомобиль ВАЗ 2110, фиолетового цвета. Замок на водительской двери был взломан, я решил залезть в машину, чтобы прикурить там сигарету от прикуривателя. Когда я находился в машине, меня задержали сотрудники милиции, как я узнал впоследствии, оперативники Выхин и Мельников. Во время задержания я не пытался убежать и говорил, что я не виноват, но ко мне всё равно применили физическую силу, выразившуюся в нанесении мне нескольких ударов по голове. Потом меня привезли в отделение милиции, где не помню в каком кабинете, Выхин и Мельников ещё раз избили меня руками, ногами и резиновыми дубинками по лицу, голове и спине. Также они мне угрожали, что убьют. Под физическим воздействием и угрозами, я подписал показания, что хотел совершить угон автомобиля. Через пару часов в отделение приехала моя мама — адвокат Скрябина, и, увидев мое состояние, вызвала скорую помощь. Врачи осмотрели меня и уехали, сделав укол. Следов от побоев на моем лице и теле никто не фиксировал, а сейчас они уже прошли.
Прошу наказать людей, заставивших меня признаться в том, чего я не делал».
Последнюю фразу Скрябин дописал собственноручно, после чего расписался и отправился обратно в камеру, где находился уже в статусе обвиняемого в покушении на угон автотранспортного средства. В целом ситуация мне стала мне вполне ясна. Но, чёрт возьми, теперь еще скорая помощь фигурирует в материале. Почему же менты ничего о ней не сказали, сейчас уже девять вечера, когда мне писать запрос, выяснять, кто из врачей дежурил, ловить их, опрашивать? Завтра уже третий день, когда проверка должна быть окончена, если случай «не исключительный», а мне очень хотелось закончить её в срок, который установлен законом как нормальный. В конце концов, не я же писал закон, мне его только исполнять. Маленькая надежда, что Скрябин врёт насчет вызова скорой помощи, рассеялась, когда я проверил журнал у дежурного. Вызов был зафиксирован. Ну что ж, будем, как говориться, искать. Вот только время было уже совсем позднее, меня ожидала невесёлая прогулочка по парку, пельмени, местное пиво и занудство будничных телепередач. Займусь докторами завтра, решил я и покинул слегка сиротливый без неизменного Зосимыча за столом, кабинет.
